Да святится имя твоё, Евдокия

Окно в прошлое

Когда я был маленький, любил бывать у Дуси. Это бабушка моей мамы, моя прабабушка. Родилась она 19 августа 1921 года. Но никто и никогда не называл Eвдокию Семеновну ни тетей, ни бабой, ни тем более прабабушкой. Она не была старой в привычном понимании этого слова. Худенькая, шустрая, всегда веселая и озорная, Дуся никогда не ворчала на детей, была спортивная и с нами, своими правнуками, играла в прятки и догонялки.

Дуся очень любила песни, но не народные и не «про войну». Больше всего ей нравилось творчество группы «Лесоповал». Все знали о любви Дуси к творчеству поэта — фронтовика Михаила Танича. Как только в ее доме собирались гости, кто-нибудь неизменно заводил: «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье». К пению дружно подключались остальные члены семьи. Громче всех выводила Дуся: «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду». Она заверяла всех, что только ее земляк мог написать такую хорошую песню.

Бабушка часто рассказывала о себе. Все с удовольствием слушали ее истории о детстве, юности, военном и послевоенном времени. Мне многое запомнилось.

Родилась Eвдокия Семеновна в станице Багаевской. Отец ее Сивохин Семен Иванович был рыбаком, мама Вера Ивановна — домохозяйкой. Жили дружно. Держали большое хозяйство. Дуся и ее младший брат Шурка с детства помогали родителям.

На наши вопросы о том, как ей жилось, она отвечала: «Да как всем. Вставали рано, работали наравне со взрослыми, но жили весело, было время и для развлечений. Побежим, бывало, оравой ребятишек на Дон, а на обратном пути наворуем яблок в станичных садах. Не успеешь домой прибежать, а дед Иван уже в курсе наших проделок: стоит с хворостиной, нас поджидает. Бывало, «зарабатывали» от него, а чаще убегали. Поэтому я и шустрая такая до сих пор»

В этом вся Дуся, никто не мог понять: она шутит или говорит серьезно. Когда окончила восьмилетнюю школу, пошла работать кассиром в колхоз, а когда ей исполнилось 20 лет, решила поступать в университет. Но в планы вмешалась война. Мужчин забрали на фронт, работа вся легла на женщин и детей.

Когда фашисты в июле 1942 года оккупировали Ростов, мать сказала:

— Дуня, надо тебе уезжать.

— А куда? Как? Страшно ведь.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Будь что будет, — решила Дуся идти воевать. — Никогда за 20 лет дальше Новочеркасска не ездила, а тут посадили в поезд и отправили от семьи, от дома. В дороге заболела, двое суток в поезде меня лихорадило, уж думали, что помру, но ничего, выжила. Попала на Черноморский флот сначала писарем, а потом зенитчицей стала.

С присущим ей юмором Дуся рассказывала о первых днях службы:

— Командир злился, потому что на борту были одни девчата. Они всё время визжали, когда пролетели самолёты. Особенно запомнился ей первый сбитый самолет.

— К орудию! — кричал командир, но у девчонок от страха не получалось выстрелить.

Тогда одна из девушек закричала: «Ой, мамочки родные! Огонь!». Все начали стрелять, самолет был сбит.

Наверное, о таких, как они, напишет потом, в 1974 году, в своём стихотворении «Баллада о зенитчицах» поэт Роберт Рождественский:

И старшая, действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

— Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..

Ой рОдная!..)

Огонь! —

И — залп!

И тут они заголосили, девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы вся бабья боль России

в девчонках этих вдруг отозвалась.

Так и служила наша Дуся в Военно-воздушных силах Черноморского флота, рассказывала, как страшно было во время бомбежки, как горько от потери боевых товарищей. А из дома приходили письма: отец воюет, пишет, мать и Шурка живы-здоровы, — и это придавало сил.

В 1944 году женский зенитный батальон отправили на Дальний Восток, на Тихоокеанский флот. Поездом ехали два месяца к новому месту службы. Все дальше и дальше от дома. Там уже воевали с японцами.

Девчата-зенитчицы очень сдружились, командир у них был строгий, бабушка часто о нем рассказывала разные истории. Когда война закончилась, ей предложили остаться работать на Дальнем Востоке, но она так скучала по дому, что уже осенью 1945-го вернулась в родную Багаевскую.

Дома её встретили с радостью, слава Богу, все члены семьи остались живы. Отец вернулся с фронта с ранениями и вскоре умер.

Жизнь продолжалась. Дуся работала, вскоре вышла замуж за Михаила, появилась своя семья. Бабушка часто вспоминала тяжелые военные и послевоенные годы и говорила нам, внукам и правнукам:

— Господи, хоть бы вам не знать, что такое война, голод.

Eвдокия Семеновна была всегда дисциплинированной, любила порядок и нас старалась к этому приучать. Когда я пошел в школу, она мне говорила: «Сергей, пиши красиво, а то в писарчуки не возьмут, кто же будет династию продолжать». Прожила прабабушка долгую жизнь, умерла, чуть не дожив до 96 лет. Было удивительно, что она помнит всех по имени и отчеству: тех, с кем служила на каждом корабле обоих флотов, с кем работала, с кем училась, с кем жила по соседству.

Уже семь лет нет с нами Дуси. Мне её очень не хватает. Когда я по ней скучаю, смотрю на звездное небо. Мне кажется, что она оттуда за нами наблюдает, иногда что-то подсказывает. Я устремляю взгляд в звездную высь, и мне кажется, что она смотрит на меня. Я машу ей рукой и тихонько шепчу: «Да святится имя твоё, Eвдокия!»