«Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче, — рассказывал своему семилетнему французскому крестнику Иван Шмелев. — Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях — лес елок. А какие елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, — тычинки. У нашей елки… как отогреется, расправит лапы, — чаща. На Театральной площади, бывало, — лес… А снег повалит — потерял дорогу! Мужики в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках — будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбами. Морозная Россия, а… тепло!»
Выбранную лесную красавицу несли домой, и тут уж начиналось!
«В гостиную втащили большую мерзлую елку. Пахом долго стучал и тесал топором, прилаживая крест. Дерево наконец подняли, и оно оказалось так высоко, что нежно-зеленая верхушечка согнулась под потолком. От ели веяло холодом, но понемногу слежавшиеся ветви ее оттаяли, поднялись, распушились, и по всему дому запахло хвоей. Дети принесли в гостиную вороха цепей и картонки с украшениями, подставили к елке стулья и стали ее убирать. Но скоро оказалось, что вещей мало. Пришлось опять клеить фунтики, золотить орехи, привязывать к пряникам и крымским яблокам серебряные веревочки. За работой дети просидели весь вечер, покуда Лиля, опустив голову с измятым бантом на локоть, не заснула у стола» (Алексей Толстой «Детство Никиты»).
Но не только елка, моду на которую ввела великая княгиня Александра Федоровна, жена будущего императора Николая I и дочка кайзера Фридриха Вильгельма III, была обязательным атрибутом праздника. День накануне — Рождественский сочельник — последний из сорокадневного Рождественского поста, и уж на Рождество — пир был горой! К нему тоже готовились загодя.
«Увидишь, что мороженых свиней <к Москве> подвозят, — скоро и Рождество, — читаем у Шмелева. — Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче — белугу, осетрину, судачка, наважку; победней — селедку, сомовину, леща… Зато на Рождество — свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, — мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, — разводы розовые видно, снежком запорошило».
Обозы из Тамбова, Саратова, Курска, с Волги, из-под Самары везли в Москву поросят, гусей да индюшек, кур и уток. Из Сибири — рябчик, тетерка, глухарь…Торговля шла широко, щедро: без весов, на глаз! «Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, — наплевать! Нищий подберет, — удивлялся Иван Шмелев. — Эту свиную «крошку» охапками бросали нищим: на, разговейся!» Сегодня слово «разговеться», то есть впервые после поста начать есть скоромное, нужно объяснять. А раньше говорили: «У голыша (то есть у нищего) та же душа, ему тоже радость нужна. И нищему на Рождество разговение». А еще верили: пост приведет к воротам рая, а уж милостыня их отворит.
«За неделю до Рождества Христова радивые хозяйки начинали убирать квартиры, в это время превращавшиеся, будто было нашествие Батыя: мебель сдвинута со своих мест, сняты образа, зеркала, картины. Комнаты наполнялись суетливой прислугой, вытирали и выметали скопившуюся пыль, грязь», — рассказывал купец Николай Варенцов. Наводили блеск не зря — все Святки, Святые дни от Рождества до Крещенского сочельника, в гости ходить да гостей принимать!
«Незаметно подошло Рождество, — вспоминала Анастасия Цветаева. — Дом был полон шорохов, шелеста, затаенности за закрытыми дверями залы… Запахи поднимали дом, как волны корабль. Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемываемых накануне, десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой, черную паюсную икру. Ноздри ловили аромат «дедушкиного» печенья».
Рождество объединяло все слои общества, ведь Христос пришел в наш мир для всех
Обязательным блюдом Рождественского стола была свинина – в богатых домах готовили поросенка целиком. В народе считали: велено свинину есть на Рождество в наказание! Иисусу Младенцу не давала спать в яслях — хрюкала. Потому и называется — свинья! В домах побогаче фаршировали птицу, пекли особые пряники в форме козы или коровы — козули — символ животных, которые в хлеву своим дыханием согревали Младенца Христа.
Заранее готовили и подарки. Не только для детей или родных, одаривали нуждающихся. В мемуарах князя Феликса Юсупова находим: «Матушка еще за месяц до праздника спрашивала людей, кому что подарить».
Рождество и Святки были временем благотворительности. Дочь чаеторговца Василия Сабашникова Маргарита с ностальгией описывала: «Мама участвовала в проведении праздников для детей нашего квартала, а мы с друзьями помогали. В снятом для этого мрачном помещении рядом с пользовавшейся дурной славой рыночной <Сухаревской> площадью собирались дети бедняков. После популярной в народе игры с Петрушкой… зажигали свечи на большой елке. В соседней комнате раздавали подарки. Каждый ребенок получал ситец на платье или косоворотку, игрушку и большой пакет с пряниками. Друг моего брата, раздававший подарки, очаровал всех, позволяя ребенку выбирать то, что ему нравится».
Библейской истиной «Да не оскудевает рука дающего» руководствовались не только богатые. Художник Кузьма Петров-Водкин вспоминал, как некий сапожник Иван Маркелыч «месяца за полтора до святок начал приготовления к вечеру-елке, который должен был состояться в одной из городских гостиниц. Для детей помимо грошовых подарков готовили спектакль».
Рождественские постановки, колядки — неизменные спутники праздника и в простых, и в дворянских домах. И тут готовились заблаговременно — шили костюмы, распределяли роли, репетировали. Инсценировки событий, сопровождающих Рождение Христа, часто обрастали фольклором.
«В Сочельник, под Рождество, бывало, до звезды не ели, — пишет Иван Шмелев. — Кутью варили из пшеницы, с медом; взвар — из чернослива, груши, шепталы… Ставили под образа, на сено. Будто — Дар Христу. Ну, будто Он на сене, в яслях. Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла. На стеклах лед, с мороза. Вот красота-то!.. Елочки на них, разводы, как кружева… Стреляет от мороза печка, скачут тени. А звезд все больше. На черном небе так и кипит от света, дрожит, мерцает. Да какие звезды!.. И звон, слышишь? Морозный, гулкий — прямо серебро. И все запело, тысяча церквей играет, стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца-начала… Звездный звон, певучий, — плывет, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних — Рождество».
Мария Городова, «Российская газета»
Фото: ru.pinterest.com
