Воскресенье. Раннее утро. По дому разносится ни с чем не сравнимый запах свежего хлеба. Такой вкусный и ароматный он получается только у моей бабушки Вали — Шевцовой Валентины Кузьминичны.
Меня зовут Терентий, я её самый младший внук. Бабушке 84 года, а мне — 17. С детства я люблю оставаться у нее, особенно на выходные.
— Валентина, совесть в тебе есть или нет? Опять юбку расшивать придется от твоих пирожков. Как у тебя такая вкуснотища получается? Может, слово заветное знаешь? — это бабушкина подруга после церковной службы зашла к ней на чай.
Пирожки у бабы Вали и в самом деле всегда получаются вкусные, лучше, чем в «Золотом колосе»
— Да какое слово, — смеётся бабушка, — это у меня от отца моего по наследству передалось. Он ведь до войны пекарем был.
— Да это когда было! Сто лет назад.
— Не сто, поменьше. Мы тогда в Краснодарском крае жили. В совхозе имени М.Горького. Жили не тужили. Eсли бы не эта проклятая война.
Тема войны в нашей семье очень болезненная. Но бабушка снова и снова заводит о ней разговор.
Я знаю, что Коротков Кузьма Васильевич 1911 года рождения ушел на фронт в первые дни войны, что было ему 30 лет. Дома остались жена и две маленькие дочки: старшей, Нине, было 6 лет, а Вале только исполнилось 3 года. Трудно было прабабушке одной с девчонками, да разве тогда жилось кому-то легко?
***
— Настасья, чего ревешь, сырость разводишь?
— Да Кузьму ранили, в Армавире, в госпитале лежит. Съездить бы туда, да с кем девчат брошу? Денег нет. И бригадир не отпустит.
— Не человек он, что ли? Уговорим. Беги к председателю, мы пока тебе махорки соберем, ты за нее везде пройдешь и проедешь. А за девчатами присмотрим, не бойся.
Уже на следующий день Настя сложила своё «махорочное богатство» в платок, завязала узлом. Старшую дочку у родни оставила, а младшую взяла с собой. За махорку доехали поездом до Армавира.
Добрались до госпиталя. А тут, как на грех, Валюшка потерялась. Бегает мать, ищет её, волнуется. А Валя ходит по госпиталю, как у себя дома.
— Ты чья, девочка? К кому приехала? — спрашивают её раненые.
— К папе. — А как папу зовут, знаешь? — Кузьма Калатков.
— Коротков, тут к тебе гости. Дочка твоя, видать?
Подхватил отец на руки Валю, стал её обнимать, вверх подбрасывать. А все солдаты вокруг смеются:
— Гляди, Кузьма, какая у тебя дочка смышленая. На всю жизнь тебе памятка. Ничего не забудет, нигде не пропадет.
Таким и запомнился Вале отец: сильным, добрым, весёлым, и хлебом от него пахло. А вот черты лица стерлись из детской памяти. Нет в нашей семье ни одной фотографии прадеда.
После госпиталя снова на фронт, писал Кузьма, что перебрасывают их часть в сторону Ворошиловграда и Лисичанска. Последнее письмо было со станции Сорепто Волгоградской области. А потом был страшный 1943 год. Получила Анастасия извещение о том, что муж её пропал без вести. Где, когда и как это произошло, до сих пор никто не знает. Четыре поколения нашей семьи ищут хоть какую-нибудь «весть» про прадеда в архивах и на сайтах. Безрезультатно.
***
— Кого, сынки, тут дожидаетесь? Старик в старой фуфайке подошел к бойцам.
— Чего хотел, отец
— Разговор у меня есть. Зови командира.
— Чего хотел? — раздраженно спросил парень в камуфляже. — Шел бы ты, дед, отсюдова. Тут стреляют. Ваших же вроде эвакуировали. Чего с ними не уехал?
Старик и ухом не повел. И никуда не уходил.
— Я знаю, где орудия стоят. Их здорово замаскировали. Рядом пройдешь — не увидишь.
— Какие орудия, дед?
— Какие? Ихонские, чьи же еще.
Старик нахмурился из-под седых бровей, посмотрел на ополченца, который покрепче взялся рукой за автомат.
— Не пугай! И не таких видал.
— Отец, иди лучше домой. Небось, бабка тебя уже заждалась. Ты откуда? Живешь где?
-Там, — дед показал в сторону ближайшей лесополосы.
— Где? Уж не на дереве ли, как старый ворон?
— Нет, — тихо сказал гость.
— В землянке, что ли? В погребе? Дом твой где?
— Разбомбили. Живу в леске.
Парень подозрительно посмотрел на деда.
— Отец, ты старый человек, мы старость, конечно, уважаем. Только кажется мне, что ты заливаешь.
Молодой человек пристально посмотрел старику в глаза. Тот спокойно выдержал взгляд парня. Выцветшие старческие зрачки смотрели не мигая.
— Как тебя величать, отец?
— Кузьма Васильевич.
— Чей будешь?
— Коротков.
— А документы?
— Нету. Ты глухой что ли? Третий раз говорю: дом разбомбили.
Не проронив ни звука, они смотрели друг на друга. Молодой вдруг почувствовал, будто веки его тяжелеют. Eго стало клонить в сон.
— Сынки, орудия там. Я их сам видел, — доносился будто издалека голос старика.
Парнишка провел рукой по глазам, тряхнул головой.
— Устал я чего-то. Шутка ли дело, с февраля воюем, когда уж тут отдыхать. Откуда данные у тебя, Кузьма Васильевич?
— Случайно мимо проходил.
— Ох, мутный ты какой-то, не нравится мне всё это.
— А я тебе разве баба молодая, чтобы всем нравиться? Я тебе, командир, сообщаю, где вражины окопались, а ты меня слушать не хочешь. Тогда чего ты тут делаешь? К мамке иди домой. Чего вылупился?
— Отец, не перегибай, а то договоришься. Думаешь, ты один тут такой? В мой дом тоже снаряд прилетел, а там жена у меня с дочками была. А теперь нету их. Понял? И не тебе судить, что и как мне делать.
— Да ладно, угомонись, — голос старика стал добрее. — Карта есть у тебя?
— И что?
— Давай отмечу, где они свои орудия поставили.
Командир достал из рюкзака карту и карандаш.
— Нарисовать сумеешь? — Чего ж не суметь.
Через несколько минут парень уже складывал карту снова в рюкзак.
— Слушай, отец. Мы твою информацию проверим. Не дай Бог, окажется что-то не так.
— Чего мне бояться, кого другого пугай.
***
Близился рассвет, вспыхнула сигнальная ракета.
Вскоре из темноты появилось несколько человек.
— Хлопцы, все живы?
— Всё нормально, батя, — ответил командир.
-Было там что?
— Пять гаубиц семерок. Азовцы вроде. Закопались по самое не балуйся. Не соврал дед, координаты правильные, можно с утра начинать крошить. А старику надо еды хоть собрать немножко. Не обманул.
-Я из-за этого деда чуть не свихнулся!
— С чего это вдруг?
— Вы пошли, а я к нему, поговорить ещё раз хотел, а его нету!
— Неужели сбежал?
— Я его в землянку посадил, охрану выставил. Говорят — не слышали, не видели. А дверь снаружи заперта. Я думал — всё, вам конец. На засаду группу вывел, а сам сбежал, сволочь, увижу — пристрелю.
— Ладно, командир. Потом разберемся. Поспать бы хоть чуток. Все нормально, не обманул дед нас .
***
— Батя, может заглянем к нашему разведчику?
— Какому такому разведчику?
— К деду. Он ведь говорил, что в этой лесополосе живет. Тушенки ему чуток оставим. Он ведь нас так выручил.
Командир посмотрел на часы. — Конечно, деда нужно поблагодарить. Только под ноги смотрите, аккуратнее. Лесок маленький, мы тут его быстро найдем.
Поиски длились около часа, но ничего не дали. Никаких признаков человеческого жилья даже близко не было. Бойцы присели на сухие листья, командир задумчиво смотрел вдаль.
-Нет так нет, чего его искать? — произнес один из бойцов.
— Точно говорю: набрехал, испугался, видать, и придумал историю. А может, он леший? — откликнулся второй.
-Батя! Ты чего? Андрюха!?
Тот сидел молча, повернувшись спиной к бойцам. Eго плечи мелко и часто тряслись. Парни вскочили и подбежали к командиру. Один из них хотел что-то сказать, но не смог: слова застряли в горле. Перед ними стояла небольшая пирамидка с помятой и во многих местах проржавевшей звездой на макушке. Рядом с ней лежала металлическая табличка, оторванная взрывом и наполовину засыпанная землей. Боец взял ее в руки, протер от грязи и сгнивших листьев. На табличке было два слова: «Неизвестный солдат».
Бойцы, поправив пирамидку со звездой, уходили молча, стараясь не потревожить покой солдата. А на его могиле теперь лежала небольшая фанерка, придавленная двумя банками тушенки. На ней красным маркером было написано: «Коротков Кузьма Васильевич. Спасибо тебе, отец.»
***
Я не знаю, где похоронен мой прадед. Но хочется верить, что его могилу обязательно найдут, потому что герои не должны оставаться неизвестными. Каждый из них совершил свой личный подвиг, защищая свой дом, имя которому — Родина, и заслужил, чтобы его помнили.